россия как цивилизация справедливости

Вячеслав Вольнов

«Чтобы изменить эту судьбу, нужно, как ни странно, совершить невозможное и поверить в какую-то идею, но не в чужую (упаси Бог вернуться нам ко временам Козырева), а в свою собственную. Нужно заставить себя признать верховенство над своими “прагматическими интересами” каких-то сверхпрагматических принципов — цивилизационных, правовых, религиозных. Если у нашей государственности таковых принципов не обнаружится, и она будет продолжать бороться за “безыдейную” сверхдержавность ради сверхдержавности, это будет означать для нее смертельный приговор»

Борис Межуев. Парадоксы идеологической борьбы. http://www.novopol.ru

Если брать по крупному, то история последних двух столетий – это борьба свободы и справедливости.

1                      

То, что справедливость может на равных соперничать со свободой, похоже первым понял уже Платон. Поэтому-то он и основал свое идеальное государство на справедливости, каким бы спорным ни казался его ответ на вопрос «что такое справедливость?». Впрочем, как не согласиться с тем, что ответ Платона что-то в справедливости схватывает. Разве нельзя назвать справедливым общество, где каждый занимается тем, к чему предрасположен по природе? Разве не справедливость восторжествует в обществе, где каждый сможет реализовать свои способности?

2                      

Верно конечно, что у Платона справедливость обернулась врагом свободе. Его идеальное государство тоталитарно, и в этом нет никаких сомнений. Однако в одном Платон оказался прав: справедливость – важнейшая из человеческих ценностей, и значит учение, которое ее убедительно обещает, заведомо предпочтительнее учения, которое ее не обещает или обещает неубедительно.

3                      

В чем секрет притягательности христианства? Почему в считанные столетия оно превратилось из секты в мировую религию? Христианство учит о конце мира (конце света), но понимает этот конец весьма своеобразно: существующее никуда не исчезнет (а лишь преобразится) и даже наоборот – исчезнувшие (умершие) воскреснут. И тогда где ж он, конец мира?

4                      

Возьмем греческую натурфилософию. Что Анаксимандр, что Гераклит, что Эмпедокл тоже учили о конце мира, но понимали его куда более последовательно: конец так конец и значит все существующее исчезнет (за исключением первоначал мира, разумеется). И вдруг: конец, но существующее не исчезает. И вдруг: конец, но даже исчезнувшее снова существует. Чему же приходит конец? Что же исчезнет в конце мира?

5                      

Несправедливость! Бедствия и страдания праведников! Следовательно, в христианстве конец мира – понятие этическое: исчезнет не мир, а мировая несправедливость, исчезнет положение, когда праведники бедствуют и страдают, грешники – процветают и наслаждаются.

6                      

Если христианство обосновывало веру в торжество справедливости религиозно, то коммунизм – светски. Он тоже убедительно пообещал справедливость и тем увлек за собой немалую часть человечества. Правда, и на этот раз справедливость обернулась врагом свободе – причем уже не в теории, а на практике. Однако притягательность коммунизма еще одно подтверждение истины Платона: учение, которое убедительно обещает справедливость, заведомо предпочтительнее учения, которое ее не обещает или обещает неубедительно.

7                      

Удивительное дело: к тоталитарному Советскому Союзу народы тянулись, а от посттоталитарной России разбегаются. Россия перестала быть центром политического притяжения, да и сама еще недавно стояла на грани распада. По счастью, распад удалось предотвратить (или приостановить?), но лишь ценой отказа от демократии (слово «отказ» я употребляю условно, поскольку демократии в России пока еще не было). Я бы не стал называть нынешнюю Россию автократией, но и на демократию она явно не похожа. В России сложилась промежуточная, квазидемократическая форма правления, когда из двух составляющих демократии – выборности и поднадзорности верховной власти – худо-бедно работает лишь первая. Поднадзорность предполагает существование независимых от государства СМИ, тогда как ныне все влиятельные СМИ государственные. Квазидемократия лучше существовавшей в СССР псевдодемократии, но степень этого «лучше» не следует преувеличивать: государство (верховная власть) по-прежнему воспроизводит себя само (как правило), пусть даже не путем назначения, а через выборы.

8                      

В том, что Россия «отказалась» от демократии, я бы не стал винить президента или стоящих за ним «серых кардиналов». У этого отказа есть независимая от воли политиков логика, обусловленная по меньшей мере двумя обстоятельствами: первое – бедность и нищета населения (и это при наличии всеобщего избирательного права!), второе – многонациональность (в сочетании с компактным проживанием и культурной неоднородностью наций). В этих условиях демократия оборачивается Сциллой, угрожающей распадом государства, и поэтому не вина, а скорее беда президента, что он вынужден ею жертвовать. В итоге сложилась ситуация, которая очень напоминает тупиковую: стремление к самосохранению толкает Россию к квазидемократии, квазидемократия делает ее политически непривлекательной. Иными словами, удерживая свои собственные народы, она отталкивает окружающие, все более превращаясь в государство с так сказать «провинциальной судьбой».

9                      

Есть ли выход из этой ситуации? Может ли Россия вновь стать центром политического притяжения? Я полагаю, что может, но лишь если провозгласит и возглавит борьбу за политически притягательную идею. Что это за идея, ясно из сказанного вначале, ­– справедливость.

10                   

Разумеется, учитывая трагический опыт прошлого, справедливость должна быть переосмыслена. Она не должна становиться врагом свободе, как это случилось у Платона и в коммунизме. Однако по счастью, сама жизнь подсказывает нам решение, как примирить свободу и справедливость.

11                   

При всем том, что Маркс явно погорячился, провозгласив коммунизм светлым будущим человечества, в одном он оказался прав: современные развитые общества не могут быть названы капиталистическими, если понимать под капитализмом общество, где государство не вмешивается в рыночную экономику. Современные развитые общества я бы назвал смешанными (от словосочетания «смешанная экономика»), подразумевая под таковыми общества, где рыночная экономика дополняется государственным вмешательством.

12                   

Пока государство не вмешивается в экономику, вопрос о том, каким должно быть это вмешательство, очевидно праздный. Непраздным он становится в смешанном обществе, ибо как показывает практика, к негативным последствиям ведет как недостаток вмешательства, так и его избыток. И поскольку нельзя a priori определить, какое вмешательство идеально, смешанное общество нуждается в демократии, дабы решать эту проблему a posteriori. Я имею в виду так называемый «право-левый маятник», когда склонные к вмешательству левые сменяют склонных к невмешательству правых, затем правые левых, левые правых и так далее. В итоге степень государственного вмешательства то увеличивается, то уменьшается, совершая колебания вокруг заранее неизвестной линии равновесия.

13                   

Но тем самым решается и другая проблема – равновесия между свободой и справедливостью: недостаток вмешательства порождает избыток свободы, но одновременно – естественное возмущение несправедливостью; избыток вмешательства порождает избыток справедливости, но одновременно – естественное возмущение несвободой. Следовательно, современная демократия, точнее работоспособный право-левый маятник, и есть то средство осуществления справедливости, при котором она не становится врагом свободе.

14                   

Разумеется, написав на своих знаменах демократию (как средство осуществления справедливости), Россия не вернет утраченную привлекательность. Во-первых потому, что идея демократии уже «узурпирована» другими государствами, во-вторых потому, что никто ей не поверит. По обсуждавшимся выше причинам нынешняя Россия обречена на квазидемократию, и поэтому роль борца за демократию ей явно не подходит. Однако по счастью, у справедливости есть не только внутренняя, но и внешняя сторона.

15                   

Внешняя сторона справедливости – это справедливость мирового порядка. И именно здесь у России появляется шанс провозгласить и возглавить борьбу за политически притягательную идею. Суть этой идеи – от Совета наций к Совету цивилизаций, или преобразование мирового порядка в соответствии с принципом «одна цивилизация – один голос».

16                   

Поясню свою мысль подробнее. Пусть судья-итальянец оценивает выступления двух фигуристов, которые (выступления) неразличимы по сложности и выразительности. Кому из фигуристов он отдаст предпочтение? Если один из фигуристов итальянец, а другой француз, то ясно, что судья отдаст предпочтение итальянцу. А если с французом соревнуется китаец? Каким бы высококлассным ни был судья, столь же ясно, что он отдаст предпочтение французу – и не потому что судья плохой, а потому что нельзя быть беспристрастным в делах, которые касаются тебя и твоих близких. И так как итальянцу ближе француз – в силу единой цивилизационной принадлежности, вопрос «кого судья признает победителем?» можно считать риторическим.

17                   

Думаю, данного примера достаточно для того, чтобы увидеть одну из причин несправедливости международных решений: действует принцип «одна нация – один голос», тогда как предпочтения отдаются не по национальному, а по цивилизационному признаку. Современный мир – мир сталкивающихся цивилизаций (примем гипотезу Хантингтона без обсуждения), и значит в случае выбора между двумя разными цивилизациями при прочих равных условиях предпочтение будет отдано той цивилизации, представители которой в большинстве. В этом отношении лучше всего «устроилась» Европа: единая по цивилизационной принадлежности и без пяти минут единое государство, она тем не менее делегирует своих представителей по национальному признаку и в большинстве органов принятия международных решений получает явно не пропорциональное представительство.

18                   

Разумеется, принцип «одна нация – один голос» не единственная причина несправедливости международных решений. Однако в отличие от других причин (скажем экономического и военного превосходства США и Европы), данная обладает тем преимуществом, что может быть устранена усилием воли. Точнее – волевым переустройством органов принятия международных решений в соответствии с принципом «одна цивилизация – один голос». Это переустройство не может быть осуществлено в одночасье, очевидным образом вызовет сопротивление и потребует борьбы, но я убежден в том, что рано или поздно человечество вынуждено будет на него пойти.

19                   

При всей теоретической предпочтительности цивилизационного принципа у него имеется важный практический недостаток – неопределенность понятия «цивилизация». Одно дело, когда мы рассуждаем о цивилизациях на историософском или геополитическом уровнях, другое – когда кладем понятие цивилизации в основу нового способа принятия международных решений. Здесь не обойтись без работоспособной формализации данного понятия и значит главная проблема – как это сделать.

20                   

Заметим однако, что и национальный принцип не обходится без формализации. В международных делах нация – это государство, хотя всякому ясно, что большинство государств многонациональны. И тем не менее мы вынуждены мириться с такого рода расхождением между содержательным и формальным понятиями нации – по той единственной причине, что лучшей формализации просто не придумано (если под «лучшей» понимать «более работоспособной»).

21                   

Идея, которую я предлагаю, как раз и состоит в работоспособной формализации понятия «цивилизация». Пусть наша задача – создать орган принятия международных решений, в котором действует принцип «одна цивилизация – один голос». Для удобства назовем такой орган Советом Цивилизаций. Пусть мы хотим также, чтобы Совет Цивилизаций был не слишком большим, и определяем наибольшее число членов Совета в 50 человек (цифра не совсем произвольная, хотя и не строгая). Тогда предварительное определение гласит: цивилизация – это произвольная совокупность наций-государств, общее население которых превышает 1/50 населения всей планеты. Или (если принять для удобства, что население планеты – 6 млрд.) цивилизация – это произвольная совокупность наций с общим населением свыше 120 млн.

22                   

Слово «произвольная» не следует понимать так, как если бы кто-то за других решал, какую нацию к какой цивилизации отнести. «Произвольная» означает только одно: быть или не быть цивилизацией решают сами нации и исключительно по собственному усмотрению. Договорившись, они объявляют себя единой цивилизацией и получают место в Совете Цивилизаций. Нации-государства с населением свыше 120 млн. получают место в Совете без объединения (этим обстоятельством и определяется максимальное число членов – чтобы крупные государства вошли в него сами по себе). При этом очевидно, что далеко не все места в Совете будут заняты представителями цивилизаций. Двенадцать мест в Совете «съест» один только Китай, восемь – Индия и т.д. Грубо говоря, даже если все малые страны объединятся в точном соответствии с численным порогом, цивилизаций будет около 25, а на деле и того меньше.

23                   

Далее. Более или менее очевидно, что одного только превышения порога для формального понятия цивилизации все же недостаточно. Содержательно понятая цивилизация предполагает цивилизационное единство образующих ее наций, а такое единство с численностью населения никак не связано. Следовательно, необходим еще один, более содержательный признак, и я не нахожу лучшего чем единство языка. Разумеется, не все цивилизации едины в языковом отношении, однако ничто не мешает нам все же потребовать такого единства как дополнительного признака цивилизации. Иными словами, объявившие себя цивилизацией нации должны объявить также язык внутрицивилизационного общения и при необходимости принять соответствующие внутринациональные меры: узаконить цивилизационный язык в качестве второго государственного, ввести обязательное обучение ему в школах и т.д. Во всяком случае требование единого языка не будет противоречить содержательному понятию цивилизации, если произвольно объединяющиеся нации действительно одной цивилизации. Напротив, оно будет способствовать цивилизационному единению, поскольку язык – одно из важнейших его условий. В то же время оно будет препятствовать образованию псевдоцивилизаций, скажем через объединение Италии, Белоруссии и Ирана.

24                   

Таким образом, окончательное определение таково: цивилизация – это произвольная совокупность наций-государств, население которых превышает 1/50 населения всей планеты и которые имеют единый язык внутрицивилизационного общения. Соответствие этому определению дает цивилизации место в Совете Цивилизаций и значит право выражать и защищать свои цивилизационные интересы. Разумеется, решения Совета тоже не всегда будут справедливыми, но на то справедливость и идеал, что нам остается к нему только приближаться. A priori ясно однако, что Совет Цивилизаций будет ближе к справедливости, чем ныне действующий Совет Наций (ООН).

25                   

Вместе с тем можно еще приблизиться к справедливости, если внести в Совет Цивилизаций следующее изменение: при принятии решений разные цивилизации должны иметь разное количество голосов: просто цивилизации – один голос, демократические – два или даже три (точное число требует расчета, так чтобы «демократы» не оказались в меньшинстве). Это изменение может показаться скорее отступлением от справедливости, однако позволю себе не согласиться. Верно, что неравенство голосов нарушает равноправие, но неверно, что оно нарушает справедливость. Я принимаю за доказанное, что современная демократия справедливее других форм государственного устройства (в отношении к своим подданным), и поэтому считаю более справедливым правило, которое к демократии побуждает (в смысле соответствующих преобразований). И так как неравенство голосов в Совете преследует именно это побуждение, оно равенства справедливее.

26                   

В пользу Совета Цивилизаций напрашиваются следующие доводы:

27                   

1. Совет Цивилизаций лучше соответствует цивилизационному строению мира. В той мере, в какой цивилизационные различия становятся все более определяющими в вопросах мировой политики, цивилизационный принцип принятия решений оказывается предпочтительнее ныне господствующего национального. К тому же следует признать, что национальный принцип нигде не проведен до конца последовательно. По идее на его основе должна работать Организация Объединенных Наций, однако и без лишних слов понятно, что ни одна из крупных держав не согласится оказаться под властью мелких и просто крохотных государств, входящих в Генеральную Ассамблею. Важнейшие решения принимает Совет Безопасности, но из него подавляющее большинство наций исключены.

28                   

К тому же история показывает, что ООН не смогла превратиться в организацию, с которой бы считались крупные державы. Теперь же ясно, что и не сможет. Распад Советского Союза и подавляющее экономическое и военное превосходство США не оставляют в этом ни малейшего сомнения, но даже если со временем у Соединенных Штатов и появится соизмеримый противовес, мы лишь вернемся к ситуации до распада СССР со всеми ее крайностями и опасностями. Этим я не хочу сказать, что ситуация сама собой изменится с созданием Совета Цивилизаций, однако a priori ясно, что у Совета Цивилизаций больше шансов обуздать произвол крупных держав, чем у Совета Наций.

29                   

2. Количественный порог образования цивилизаций будет побуждать мелкие нации к объединению и в перспективе – к созданию крупных полугосударств наподобие Объединенной Европы. В то же время он будет препятствовать образованию слишком крупных государств, поскольку количество мест в Совете от численности цивилизации не зависит (одна цивилизация – одно место). Например, перед Европой встал бы вопрос: либо объединяться в единое государство и иметь лишь одного представителя в Совете, либо сохранить свой нынешний полугосударственный статус и разбившись на несколько цивилизаций умножить число своих представителей.

30                   

3. Неравенство голосов при голосовании будет побуждать цивилизации к демократическим преобразованиям. Оно создает своего рода «силовое поле» демократизации, что как я надеюсь, помогло бы сдвинуть с мертвой точки демократизацию целого ряда закостеневших в автократизме стран. Правда, неравенство голосов не должно быть чрезмерным, дабы не оттолкнуть такие страны от всякого участия в Совете.

31                   

4. Существование работоспособного Совета Цивилизаций могло бы стать одним из условий, подрывающих корни международного терроризма. Я полагаю, что исламский терроризм – следствие нерешенности исламского вопроса, и пока этот вопрос не получит приемлемого решения, от террора покоя не будет. Суть исламского вопроса в следующем: исламская цивилизация явно не желает довольствоваться третьестепенной ролью в мировой политике, однако не имеет своего государства-представителя, которое было бы соизмеримо по влиянию с Россией, Китаем и уж тем более Соединенными Штатами. Невозможность выражать и защищать свои цивилизационные интересы вызывает у мусульман острое переживание несправедливости и выливается в разные формы протеста вплоть до чудовищных форм террора. В этом отношении наличие Совета Цивилизаций убивает сразу двух зайцев: побуждает мусульман к объединению, дает возможность выражать и защищать свои цивилизационные интересы. Я далек от мысли, что этим проблема исламского терроризма исчерпывается, но по крайней мере смягчается.

32                   

То, что в основе исламского терроризма лежит желание изменить геополитическое влияние исламской цивилизации, подтверждается целью, которую провозглашают исламские террористы и экстремисты – всемирный халифат. И беда в том, что эта цель воодушевляет не только террористов и экстремистов. По этой причине у исламского терроризма существует поддержка в народных массах, и я сильно сомневаюсь в том, что связь терроризма с массами может быть разорвана или хотя бы надорвана. Если конечно не предложить мусульманам иное решение исламского вопроса – объединение в цивилизацию (цивилизации) и защита своих цивилизационных интересов в Совете Цивилизаций.

33                   

5. И наконец, переход к Совету Цивилизаций снизил бы остроту вопроса о национальном самоопределении и тем самым устранил бы одну из причин обреченности нынешней России на квазидемократию. И действительно: почему современные нации стремятся к созданию своих собственных государств? На этот вопрос могут быть разные ответы, среди которых – существование ООН и других международных организаций, построенных по национальному признаку. Желание национального представительства – вот один из мотивов национального самоопределения, и тогда понятно, как Совет Цивилизаций укрепил бы цивилизационное единство России. При работоспособном Совете у входящих в Россию наций не будет желания национального представительства, поскольку создание национального государства (если оно количественно невелико) не дает права на участие в Совете.

34                   

Скажу резче: Совет Цивилизаций и есть наш «русский путь» к демократии. Ибо написав на своих знаменах «Совет Цивилизаций» (как средство осуществления внешней справедливости), Россия вернет не только внешнюю, но и внутреннюю привлекательность, и тогда демократия перестанет быть Сциллой, угрожающей распадом государства.

35                   

И последнее. Озаглавив свою статью «Россия как цивилизация справедливости», я отнюдь не хотел сказать, что так оно и есть. Россия не есть цивилизация справедливости, даже по не очень высоким критериям оценки. Но Россия может стать цивилизацией справедливости, и не только может, но и должна. Может, ибо роль «собирателя цивилизаций» в высшей степени созвучна традициям российского геополитического мышления; должна, ибо я не вижу иного пути вырвать ее из квазидемократии, кроме как вооружив идеей справедливости, понятой как Совет Цивилизаций.

36