Права человека

Вячеслав Вольнов

Прежде чем высказаться по поводу прав человека, несколько слов о феномене права вообще. Что такое право, если взглянуть на него феноменологически?

1                      

Право

Возьмем конкретный пример. Человек с пистолетом в руке имеет возможность убить другого человека, но это не означает, что он имеет право убить другого человека. Из «я могу» не следует «имею право», из «I can» не следует «I may». Феноменологически право есть возможность, но не всякая возможность есть право. Возможность только тогда право, когда признана другими людьми. Право предполагает признание и вне признания невозможно. Нельзя обладать правом, если оно никем не признано. Непризнание права означает его отсутствие. Другое дело, что право может быть признано одними и не признано другими людьми. В этом случае непризнанное право есть право и неправо одновременно: право – по отношению к тем, кто его признает, неправо – по отношению к тем, кто его не признает.

2                      

Право на деле (т.е. право как таковое) следует отличать от права на словах. На словах человек может признавать право другого, но на деле не признавать. Право на словах часто называют «формальным», право на деле – «реальным». Говорят, что формально человек правом обладает, но реально не обладает. Следует однако иметь в виду, что формальное право вовсе не есть разновидность права. Оно не право, а его видимость, его отсутствие.

3                      

В понятие «формальное право» входит не только право на словах, но и право, за которым не стоит реальная возможность. Пусть один человек признал право другого подпрыгнуть до небес. Логически такой прыжок возможен (не противоречит законам логики), однако физически невозможен (противоречит законам физики). Следовательно, как и в случае с правом на словах, право подпрыгнуть до небес будет не правом, а его видимостью, его отсутствием.

4                      

Таким образом, феноменологически право – это признанная возможность. Это возможность, дополненная признанием, или признание, наполненное возможностью. Причем оба момента феномена одинаково существенны: права нет как в том случае, когда есть возможность, но нет признания, так и в том, когда есть признание, но нет возможности.

5                      

Право и обязанность

Признание права не следует путать с его уважением. Можно признавать право и его не уважать, можно уважать, но не признавать. Вор признает право собственности своей жертвы и тем не менее его не уважает. Верно однако, что признание права влечет обязанность уважения: человек обязан (не имеет права не) уважать права других людей, даже если не всегда эту свою обязанность исполняет.

6                      

Следовательно, право тесно связано с обязанностью: право одного есть всегда обязанность для другого. Например, за моим «правом на жизнь» скрывается чужая «обязанность не убивать», за моим «правом на труд» – чужая «обязанность трудоустроить» и т.д. Поэтому одно и то же сказать: «человек обладает таким-то правом» и «человек (другой) обязан то-то делать или не делать».

7                      

Тем самым право тесно связано с правовой нормой – поведением, которое признается обязательным и отклонение от которого подлежит той или иной форме осуждения – от словесного порицания до наказания по всей строгости закона. Следует однако иметь в виду, что поскольку закон не единственный источник права, правовая норма – это вовсе не обязательно норма закона. Возьмем двух людей, которые заключили между собой договор с самыми невообразимыми правами и обязанностями. Какими бы ни были эти права и обязанности, между ними возникло поле права, пусть даже оно насквозь неправо с точки зрения закона. В бандитской или воровской среде тоже есть свое право (с соответствующими ему правовыми нормами), хотя министерство юстиции вряд ли примет его к регистрации.

8                      

Отсюда следует, что различие между «правовыми нормами» и «правовыми отношениями» имеет смысл лишь постольку, поскольку мы признаём правовыми лишь нормы закона. Тогда все остальные правовые нормы превращаются в правовые отношения, которые могут совпадать с нормами закона или не совпадать. Однако сами по себе (т.е. вне отношения к закону) правовые отношения – те же правовые нормы, пусть даже они во всем расходятся с нормами закона.

9                      

Признание правовыми исключительно норм закона юридически оправданно, однако феноменологически ошибочно. Поле права вовсе не исчерпывается полем закона, а куда более богато по содержанию. Оно включает многочисленные подполя права, которые в зависимости от источника бывают трех видов: личностными, общественными, государственными. В первом случае источником права (источником признания) выступают отдельные люди: Иван Иваныч признает за Иван Петровичем право на то-то и то-то. Во втором случае источником права выступают «люди вообще», или тот «неопределенно кто», для кого Хайдеггер придумал свое знаменитое «das Man» (в переводе В.В. Бибихина – люди). В третьем случае источником права выступают опять же люди, но люди особые – по имени «власть».

10                   

Право, источником которого выступают люди (das Man), есть также моральное право, а соответствующие ему обязанности – мораль. Отсюда моральное право и мораль – это как бы две стороны одной и той же медали, подобно тому как двумя сторонами медали являются «право на жизнь» и «обязанность не убивать». По этой причине деление норм на моральные и правовые (где под первыми подразумеваются нормы, навязываемые обществом, а под вторыми – нормы, навязываемые государством) верно по сути, но ошибочно по названию. Оно создает видимость, будто среди моральных норм – одни только обязанности, тогда как среди правовых – не только обязанности, но и права. Тогда как на деле права и обязанности есть в любом нормативном поле, будь его источником люди, люди или власть.

11                   

Права человека

Говоря о правах человека, мы имеем в виду права, которыми должен обладать человек вне зависимости от его половой, национальной, религиозной и другой принадлежности. Причем именно должен, а не обладает, ибо если бы речь шла о правах, которыми человек уже и так обладает, вопрос о правах человека лишился бы всякого смысла. По этой причине учение о «естественном праве» содержит скрытое противоречие: с одной стороны утверждается, что человек «от природы» обладает некоторыми правами, с другой – провозглашается необходимость признания этих прав другими людьми (и прежде всего властью). Однако «от природы» человек обладает в лучшем случае некоторыми возможностями, тогда как всеми своими правами он обладает лишь «от людей».

12                   

Следовательно, за учением о «естественном праве» скрывается следующее: из всех возможностей, которыми человек обладает «от природы», некоторые провозглашаются первостепенными и достойными признания со стороны других людей. Речь поэтому идет о дополнении возможностей признанием и значит – о превращении возможностей в права. В этом суть так называемых «прав первого поколения», среди которых – право на жизнь, на выбор образа жизни, места жительства и т.п. Сюда же можно отнести и право собственности, если понимать под таковым право распоряжаться некоторым имуществом (подразумевается, что возможностью распоряжаться человек обладает «от природы»).

13                   

Понятно тогда, в чем суть и так называемых «прав второго поколения» – права на образование, на труд, на достойную жизнь и т.п. Здесь речь уже не идет о дополнении возможностей признанием, а наоборот – о наполнении признания возможностями. Речь идет о том, чтобы человек имел возможность получить образование, трудиться и вести достойную жизнь, или – что то же самое – чтобы соответствующие «формальные права» (читай: видимость прав) стали «реальными». Однако стоит особо подчеркнуть, что как в случае прав первого, так и в случае прав второго поколения речь идет именно о правах, в первом случае – о возможностях, которые должны быть признаны, во втором – о признании, которое должно быть «овозможнено». Ибо повторяю, феноменологически права нет не только тогда, когда есть возможность, но нет признания, но и тогда, когда есть признание, но нет возможности.

14                   

Поскольку правами человека должен обладать каждый человек вне зависимости от его половой, национальной, религиозной и другой принадлежности, так называемые «права третьего поколения» правами человека строго говоря не являются. Таковы права детей, стариков, женщин, безработных, инвалидов, беженцев и т.д. Этими правами тоже должен обладать человек, но не каждый, а лишь если он принадлежит к соответствующей социальной группе. Причем в одних случаях речь идет о возможностях, которые должны быть дополнены признанием, в других – о признании, которое должно быть наполнено возможностями. Следовательно, права третьего поколения – это либо права первого, либо второго поколения, но не человека как человека, а человека как ребенка, старика, безработного, беженца и т.д.

15                   

Точно так же не являются правами человека права, носитель которых – неорганизованная или организованная социальная группа (нация, нация-государство и т.п.). Например право наций на самоопределение, в котором речь идет о том, что нация как целое имеет право определить свою судьбу и решить, жить ли ей в чужом или своем собственном национальном государстве. Правда, право наций на самоопределение подразумевает также определенные индивидуальные права, например право каждого человека принять участие в решении судьбы его нации, однако суть дела от этого не меняется: право на самоопределение остается все же правом нации, а не человека, поскольку решение принимается не индивидуально, а коллективно, не единолично, а большинством голосов (в отличие от права на выбор образа жизни, места жительства и т.п.). Так что групповые права относятся скорее к «правам четвертого поколения», хотя как и в предыдущем случае могут быть сведены либо к правам первого, либо второго поколения, но уже не человека, а группы.

16                   

Обоснование

Поскольку права человека – это права, которыми человек должен обладать (каждый или не каждый – неважно), главная проблема в том, как это «должен» определить. Какие из абстрактных возможностей человека должны стать его правами? Какие из возможностей человека, если они реальны, должны быть признаны, а какие, если они абстрактны, должны стать реальными?

17                   

Трудность проблемы в том, что ни понятие «человек», ни понятие «право» никакого долженствования не содержат. Права человека невыводимы из понятий «право» и «человек», как и вообще должное невыводимо из сущего. Вывести должное можно лишь обратившись к ценностям, но беда в том, что сколько людей, столько и ценностей. В вопросе о ценностях действует знаменитый «закон Протагора» («человек – мера всех вещей»), и значит проблема прав человека единого решения не имеет. Во всяком случае до тех пор, пока мы в своих ценностях не определились, пока не сделали выбор и не заявили однозначно о том, что то-то или то-то есть наша высшая ценность.

18                   

И действительно. Даже если выводить права человека из идеи равноправия, без опоры на ценности все равно не обойтись. Просто в этом случае высшей ценностью провозглашается равноправие. Просто в этом случае человек делает выбор и заявляет о том, что для него высшая ценность – равноправие. Но будучи ценностью для одного, равноправие вовсе не обязано быть ценностью для другого, и значит полученное решение проблемы не будет единственно возможным. К тому же из равноправия невыводимы права третьего поколения, которыми по определению должен обладать не человек как человек, а лишь если он принадлежит к той или иной социальной группе. Правда, можно исхитриться и даже здесь усмотреть равноправие – в том смысле, что каждый был ребенком, будет стариком, может стать безработным или беженцем, мог бы родиться женщиной или негром, – однако все это не более чем логические ухищрения, размывающие саму идею равноправия. К тому же они небезопасны: ведь тогда и про раба можно будет сказать, что в некотором смысле он имеет те же права, что и хозяин, поскольку мог бы оказаться на его месте.

19                   

Более того, идея равноправия имеет явно ограниченную применимость, как показывают следующие примеры. Возьмем подоходный налог. Даже если он взимается пропорционально, о каком равноправии может идти речь, если богатый платит больше чем бедный? Где равенство всех перед законом, если закон явно пристрастен к богатому? Где равенство прав и обязанностей, если богатый обязан платить больше? Следовательно, даже такое невинное установление как пропорциональный налог (что говорить о прогрессивном!) находится в откровенном противоречии с равноправием. То же можно сказать и о признанном ныне принципе «богатый платит за бедного».

20                   

Ограниченная применимость идеи равноправия становится тем более очевидной, если понять право феноменологически – как признанную возможность, причем не абстрактную, а реальную. В этом случае закономерен вывод, что все люди должны обладать равными реальными возможностями, что не только неосуществимо, но и опасно. Неосуществимо, потому что возможности людей неравны уже в силу естественного неравенства способностей; опасно, потому что уравнивание социальных возможностей – если идти по этому пути до конца – влечет, как свидетельствует опыт коммунизма, произвол и насилие.

21                   

Итак, ни понятие «человек», ни понятие «право», ни даже понятие «равное право» не годятся для того, чтобы вывести из них права человека – в том их объеме, который можно считать на сегодня более или менее общепризнанным. В либеральной системе ценностей на эту роль лучше всего подходит понятие «свобода», но беда в том, что оно не имеет единого толкования и поэтому сколько толкований, столько и прав человека.

22                   

Существует мнение, что права первого поколения выводимы из негативного понимания свободы, тогда как второго – из позитивного. При этом под негативной свободой подразумевается отсутствие принуждения, под позитивной – реальная возможность осуществления своей цели. Однако нетрудно убедиться в том, что за отсутствием принуждения тоже скрывается возможность. Пусть цель человека – сделать то-то или то-то. И пусть другие люди (в частном случае власть) принуждают его этого не делать. Можем ли мы сказать, что в этом случае он все же имеет возможность осуществить свою цель? На мой взгляд нет, потому что наличие принуждения (подкрепленного угрозой наказания) как раз и означает то, что у человека нет возможности осуществить свою цель: даже если есть физическая, нет правовой – той, что предполагает признание и без признания отсутствует. Ибо возможность – это не только «я могу», но и «имею право», не только «I can», но и «I may». Следовательно, за понятием «негативная свобода» тоже скрывается возможность, и поэтому как права первого, так и второго поколения выводимы из понятия «возможность». Разница лишь в том, что в первом случае речь идет о признании уже имеющихся возможностей, во втором – об «овозможнивании» уже имеющегося признания.

23                   

И это означает, что права человека и впрямь выводимы из понятия «свобода», но лишь если понять свободу феноменологически – как могущее-желание-бытия-самим-собой, или (опуская желание и бытие-самим-собой) как могение. Что такое могение, поясню на конкретном примере. Пусть сидящий на стуле человек желает встать. Спрашивается, может ли он это сделать? Если может – значит он в могении, если не может – в немогении. Причем неважно, по какой причине не может – то ли потому, что слаб физически, то ли потому, что не имеет права – в том смысле, что кто-то другой не признает за ним возможности встать, в том смысле, что кто-то другой принуждает его сидеть. Следовательно, могение – это возможность, но в самом сильном из смыслов этого слова. Следовательно, могение – это возможность, но вбирающая в себя все возможные лики возможности.

24                   

Давно замечено, что возможность многолика. Говорят о логической возможности и метафизической, об абстрактной и реальной, о физической и правовой. Все эти возможности можно расположить в порядке усиления, и тогда на одном полюсе окажется логическая (возможно все, понятие чего непротиворечиво), на противоположном – феноменологическая (могение). Все остальные окажутся между ними, причем одни – ближе к самой слабой, другие – к самой сильной. Более того, все остальные окажутся условиями самой сильной, потому как человек только тогда в могении-исполнения-желания, когда исполнение желания возможно логически и метафизически, абстрактно и реально, физически и «юридически» (в кавычках потому, что беру это слово в смысле «с точки зрения права», однако само право понимаю феноменологически).

25                   

И точно такими же условиями могения окажутся права первого и второго поколения: на жизнь, на выбор образа и места жизни, на образование, труд и т.д. И точно такими же условиями могения окажутся права третьего поколения: детей, стариков, безработных, беженцев и т.д. Права человека суть не что иное, как либо общие (для всех), либо частные (для некоторых) условия могения, а значит и условия свободы, если понять ее феноменологически.

26                   

Таким образом, права человека выводимы из понятия «могение», причем это понятие обладает тем преимуществом, что уже не требует равноправия. Напротив, оно требует как раз неравноправия – если могение человека ущемлено в силу не зависящих от него обстоятельств, если человек испытывает недостаток в могении по причине детского или старческого возраста, лишения работы, дома и т.д. Но оно не требует и равного для всех могения, потому как могение для человека не самоцель, потому как человек нуждается в могении для того, чтобы следовать желанию быть самим собой. И так как бытие-самим-собой у каждого свое, то сколько людей, столько и разных потребностей в могении.

27                   

И уж тем более осторожно относится оно к правам четвертого поколения – к правам неорганизованных и организованных социальных групп. Каждое такое право должно быть подвергнуто испытанию и ответить на вопрос «способствует ли оно могению человека или не способствует, расширяет его или суживает?». И если второе, если право группы обнаруживает свою враждебность могению индивидов, то ни о каком включении его в права человека (в расширительном толковании) не может быть и речи.

28                   

Таково общее, однако отнюдь не исчерпывающее решение проблемы. Общее, потому что мы нашли единый источник прав человека, не исчерпывающее, потому что мы так и не определили возможности, которые должны стать его правами. Рассуждая отвлеченно, все условия могения должны быть провозглашены правами человека, но сказать «все» – значит не сказать почти ничего в силу крайней неопределенности этого самого «все». Кроме того, одно дело теория, другое – практика. Совокупные возможности общества всегда ограничены, и поэтому провозглашая то или иное условие могение правом, мы должны трижды подумать и решить, а потянет ли общество такую нагрузку, т.е. не будет ли провозглашенное право правом лишь по видимости.

29                   

Пусть мы провозгласили правом человека право на достойную жизнь и сошлись на том, что достойная жизнь предполагает доход не ниже 1000 долларов в месяц. Потянет ли экономика такую нагрузку? Не вызовет ли перераспределение доходов экономический кризис, так что право на достойную жизнь обернется всеобщей нищетой? А право на выбор места жительства, если понять его как могение жить там, где человек желает, и стало быть как обязанность государства выплатить недостающую сумму – недостающую для того, чтобы переехать и обзавестись новым домом? И так далее. Короче, за вопросом о правах человека всегда стоит вопрос о совокупных возможностях общества (равно как о возможности их перераспределения без ущерба для них же самих), и поэтому у него не может быть решения, которое годилось бы на все времена и для всех народов. Чем богаче общество, тем больше условий могения могут быть провозглашены правами человека, и поэтому нелепо требовать, чтобы нищее общество удовлетворяло правовым стандартам богатого – за исключением прав первого поколения, в которых речь идет лишь о признании уже имеющихся возможностей.

30                   

Таким образом, взятый в целом вопрос о правах человека есть вопрос исторический, и каждая эпоха будет отвечать на него по-своему. И логика здесь бессильна. Логика может помочь лишь в одном – в провозглашении идеала: у человека должно быть столько прав, чтобы он был в могении-бытия-самим-собой, т.е. чтобы он, если пожелает, мог решиться, волить и стать самим собой. Где под бытием-самим-собой я понимаю бытие, смысл которого в нем самом. Где под бытием-самим-собой я понимаю бытие, смысл которого человек находит в нем самом. Короче говоря, логика выводит права человека из свободы, но лишь если она истолкована феноменологически – как могущее-желание-бытия-самим-собой, или (опуская желание) как могение-бытия-самим-собой.[1]

31