Введение

(Из книги: Приглашение в философию. Античность. СПб., 2001)

Вячеслав Вольнов

Философия и наука

С давних времен бытует мнение, будто философия – это наука. Пусть особая, не похожая на другие науки, но все же наука. Скажем, если обычная наука познает свой особый род сущего (физика – природу, биология – жизнь), то философия – сущее вообще, сущее как таковое. Здесь философия не отличается от науки по сути, но отличается по предмету, по тому, что она познает. И даже не столько по предмету, сколько по его широте: не тот или иной род сущего, а сущее вообще.

1                      

И тем не менее философия не наука. Подобно науке она конечно тоже стремится к познанию, но это особого рода познание.[1] Наука стремится познать мир таким, каков он сам по себе. Наука ищет истину и провозглашает истинность главным критерием научной ценности. Учение, которое истинности не удовлетворяет, рано или поздно выпадает из науки и отправляется на «свалку» под названием «история науки». Между наукой и ее историей существует четкое различие: первая объемлет то, что уже выдержало испытание на истинность или пока не выдержало, но и не опровергнуто; вторая охватывает всю совокупность научных учений, в том числе те, которые когда-то считались наукой, но затем из нее выпали. Например, когда-то наукой считалась физика Аристотеля, теперь – физика Ньютона и Эйнштейна. И если сегодня вы захотите стать физиком и поступите на физический факультет университета, то непременно будете изучать обе последние, тогда как о первой не узнаете почти ничего. И это нормально: физика Аристотеля давно из науки выпала, стала достоянием ее истории.

2                      

Наука безжалостна не только ко лжи, но и к тому, что можно назвать «отсебятиной». В школе мы изучаем геометрию Евклида, но отнюдь не по «Началам» Евклида, где она впервые была изложена. Мы изучаем физику Ньютона, но отнюдь не по «Математическим началам натуральной философии», где Ньютон впервые изложил свое учение. И это неслучайно: науку не интересует то, что автор привнес в свое учение «от себя». Она изгоняет из геометрии Евклида самого Евклида, из физики Ньютона самого Ньютона и от этого ничего не теряет, и от этого только выигрывает. И все потому, что главное для нее – истина, и все оттого, что главное для нее – мир сам по себе.

3                      

Иное – философия. Философия тоже стремится познать мир таким, каков он сам по себе, но мир сам по себе не самое в ней главное. Философия тоже ищет истину, но истинность не главный критерий философской ценности. Можно сказать, что почти все (если не все) философские учения не выдерживают испытания на истинность, но при этом из философии не выпадают, но от этого на «свалку истории» не отправляются. Философия вообще не знает никакого различия между собой и своей историей. Она объемлет всю совокупность философских учений вне зависимости от того, выдержали они испытание на истинность или не выдержали, подтверждены наукой или опровергнуты. И если физика Аристотеля давно стала достоянием истории физики, то философия Аристотеля всегда будет оставаться достоянием философии, какие бы новые учения ни появились на свет в ближайшем или далеком будущем.

4                      

Философия необычайно бережна к своему наследию и никогда с ним не расстается. «Отсебятина» для нее столь же важна, как и те крупицы, которые вдруг оказались истиной. Что останется от философии Платона, если мы выкинем из нее самого Платона? Что останется от философии Канта, если мы выкинем из нее самого Канта? Философию нельзя мерить «голой» истинностью, изгоняя из нее «отсебятину». Ибо тогда рано или поздно мы будем вынуждены признать, что почти все в философии есть скорее ложь и значит ценностью не обладает.

5                      

В философии главное не мир сам по себе, а как увидел мир тот или иной философ. Один и тот же мир разные философы видят по-разному, создают разные картины мира, и что самое важное – каждая такая картина несет на себе неизгладимый отпечаток автора и обладает своей собственной неповторимой ценностью. Причем ценность философской картины вовсе не убывает от того, что вслед за ней появляются другие картины, никак на нее не похожие и как бы ее опровергающие. Ну и что из того, что Гераклит и Парменид видели мир с точностью до наоборот? Ну и что из того, что для одного он – вечно живой огонь, для другого – застывший от неподвижности лед? Значит ли это, что картина одного ценностью обладает, а другого – не обладает? Значит ли это, что одну картину мы должны оставить в философии, а другую отправить в историю философии? Или в историю следует отправить обе картины, раз уж ни одна не подтверждается наукой, раз уж ни одна не выдерживает испытания на истинность? И тогда что останется в самой философии?

6                      

Можно сказать и так: если наука познает мир таким, каков он есть, то философия – каким он может быть. Она открывает возможные миры, учит о мирах, которые не действительны, а возможны. Она предлагает (на выбор) самые разные картины мира, и вовсе не обязательно самая истинная картина будет и самой ценной.

7                      

Философия и искусство

Философия куда ближе к искусству, чем к науке. И в искусстве главное – не мир сам по себе, а как увидел мир тот или иной художник. Один и тот же мир (предмет, объект) разные художники видят по-разному, создают разные картины мира, и вновь самое важное то, что каждая такая картина несет на себе неизгладимый отпечаток автора и обладает своей собственной неповторимой ценностью. Ну и что из того, что на одну и ту же тему существует множество художественных произведений? Ну и что из того, что на тему любви или смерти создана уйма самых разных произведений искусства? Какие из них следует оставить в искусстве, а какие отправить в историю искусства? Где тот критерий, который отличает искусство от его истории?

8                      

Близость философии к искусству куда глубже, чем это может показаться на первый взгляд. Какое искусство мы назовем хорошим? Какое художественное произведение заслуживает нашего одобрения? То, что воздействует на нашу душу, то, что заставляет нас переживать. И наоборот, если произведение никак на душу не воздействует, никак ее не задевает, то что бы ни говорили критики, для нас это плохое произведение. Сила душевного воздействия – вот критерий ценности искусства, который конечно не слишком объективен, но лучшего я не знаю. Да и что плохого в его субъективности? Ведь тогда становится понятным то, почему искусство столь многообразно, почему каждый выбирает и живет тем искусством, которое ему ближе. И хотя у субъективного критерия есть недостаток (что если человек еще не дорос до того, чтобы искусство оказало на него воздействие? что если его художественный вкус еще просто не развит?), лучшего критерия я, повторяю, не знаю.

9                      

Но ведь и в философии мы назовем хорошим то произведение, которое воздействует на наш ум, которое заставляет нас мыслить, «шевелить мозгами». Но ведь и в философии произведение, которое никак на ум не воздействует, никак его не задевает, для нас – плохое произведение, что бы ни говорили критики. Сила умственного воздействия – вот критерий философской ценности, который конечно снова субъективен, но зато опять же становится понятным то, почему философия столь многообразна, почему каждый выбирает и живет той философией, которая ему ближе. Искусство многообразно, потому что люди по-разному переживают мир. Философия многообразна, потому что люди по-разному понимают мир. Напротив, наука не любит многообразия: допускает его и терпит, но лишь пока соперничающие учения не прошли испытания на истинность, но лишь пока они не подтверждены и не опровергнуты. Идеал науки – единство, идеал науки – единая картина мира.

10                   

Философия – разновидность творчества. Как художник творит искусство, так философ творит философию. Оба «рисуют» картины, в которых выражают свое миропереживание и миропонимание. Другое дело, что они пользуются разными средствами и обращаются к разным способностям: художник – к чувству, философ – к разуму, первый – к сердцу, второй – к уму.

11                   

Отсюда и ценность философии. Искусство расширяет наш эмоциональный кругозор, позволяет испытать чувства, которые редко, а иногда и вовсе не посещают нас в обыденной жизни. Философия расширяет наш умственный кругозор, позволяет погрузиться в интеллектуальные миры, о существовании которых мы даже не догадываемся. Философия – это возможность интеллектуального путешествия, возможность побывать в иных, нежели обыденный и повседневный, мирах. И если у читателя есть хоть немного страсти к путешествиям, я уверен, путешествие в философию не покажется ему бессмысленным. В конце концов, философия – еще один способ осмыслить жизнь, наделить бытие смыслом, сойти с края пропасти бессмыслия.

12                   

Философия и религия

Не только философия создает картины мира – тем же занимается и религия. Религия тоже творит картины мира, но это особого рода картины. От философских религиозные картины отличаются тем, что в них главную роль играют боги или Бог. Религия понимает и переживает мир по принципу «на все божья воля». Религии отличаются по количеству и роли богов, еще больше – по обрядам и прочим особенностям культа, однако все религии объединяет то, что в вопросе «почему?« они в конечном счете ссылаются на богов или Бога.

13                   

Правда, и в философской картине мира может присутствовать и играть немалую роль Бог. Но этот Бог иного рода – не религиозный, а философский. От религиозного философский Бог отличается тем, что он лишен черт личности и не обладает свободой воли. Философский Бог еще сохраняет что-то от человека, но не может поступать так, как ему вздумается, не может делать то, что желает. Он вообще не может желать и уж тем более произвольно (т.е. по воле) следовать своему желанию. У философского и религиозного Бога общее только название, подобно тому как только общее название объединяет созвездие Пса и самого пса.

14                   

Различие между философским и религиозным Богом не только теоретическое. На практике оно приводит к тому, что философский Бог не подлежит культу. Культ философского Бога бессмыслен. Культ предполагает, что на Бога можно воздействовать, а на безличного Бога воздействовать нельзя. Какой смысл молиться и просить у Бога прощения, если он все равно не услышит, если он вообще не может слышать и откликаться на наши мольбы? Какой смысл взывать к Богу и просить у него возмездия, если он безличен и несвободоволен? Но где нет культа, там нет и религии. Религия – это не просто вера в богов или Бога, религия – это вера в личных богов или Бога.

15                   

Часто в картине мира Бог «смешанный»: частично личный, частично безличный, частично свободоволен, частично нет. Тогда такой же смешанной, т.е. религиозно-философской, оказывается и сама картина мира. Степень личности-безличности определяет близость картины к «чисто» религиозной или «чисто» философской. Возможны и другие смешанные картины мира: художественно-философская, научно-философская, художественно-религиозная и даже художественно-религиозно-философская.

16                   

Другое отличие философии от религии – логичность. Здесь философия вновь сближается с наукой. Религия не считает себя связанной законами логики и при необходимости открыто их нарушает. Она может объявить истиной даже прямое логическое противоречие и более того – увидеть в противоречии подтверждение истинности вероучения, доказательство его божественного происхождения. Столкнувшись с противоречием в себе самой, религия провозглашает его божественной тайной, которая недоступна человеческому разуму и в которую надлежит только верить.

17                   

Иное – философия. Философия – это творчество, но отнюдь не свободное. Философия – это мышление, но отнюдь не произвольное. Философия связана законами логики, подчинена законам мышления. Разумеется, философская логика не столь строга, как формальная, но все же и не столь вольна, как логика воображения – художественная или религиозная. Философия часто нарушает законы формальной логики (чаще всего – закон тождества), но лишь если сама этого не замечает, лишь если сама убеждена в том, что никаких нарушений нет. И даже когда она открыто выступает против формальной логики, она все равно вынуждена ей подчиняться.

18                   

С логичностью тесно связана рациональность философии. Философия вправе делать любые допущения и выводы, но лишь если они имеют разумное основание, лишь если они не плод разыгравшегося воображения. Философия – не «сумасбродное», а разумное мышление. Свои допущения и выводы она обязана кидать на весы разума и следить за тем, чтобы стрелка пришла в движение. Иррациональная, порывающая с разумом философия есть contradictio in adjecto («противоречие в определении»). Философия вправе вводить в картину мира иррациональное начало или просто допускать в мире наличие чего-то неразумного, но даже у такого допущения должно быть разумное основание. Разрыв с разумом, отсутствие разумных оснований означает смерть философии. И если философия сама открыто заявляет о том, что разум ей не помеха, что противоречие разуму тоже может быть истиной, значит она совершает самоубийство, значит она сама признается в том, что от философии не осталось и следа.

19                   

Слово «философия» греческое (от «филео» – люблю, «софиа» – мудрость) и переводится обычно как «любовь к мудрости». Однако мне такой перевод не очень нравится, потому что быть мудрым вовсе не значит быть философом. Можно быть мудрым (в жизни, в делах) и не иметь к философии никакого отношения. Равно как самое глубокое знание философии может почти не сказаться на мудрости человека. Но если истолковать любовь к мудрости как любовь к разуму, как желание обосновывать свои суждения разумными доводами, оправдывать их перед судом разума, мне против общепринятого перевода возразить будет нечего.

20                   

* * *

Таково предварительное понятие философии. Оно конечно не может считаться исчерпывающим, но все же главное мы пожалуй ухватили. Точнее ухватим, если обратим сказанное на себя, если поймем, что и в вопросе о философии главное не философия сама по себе, а как ее понимает тот или иной философ.

21