Аристотель о душе

(Из книги: Приглашение в философию. Античность. СПб., 2001)

Вячеслав Вольнов

О душе

Проблема души куда меньше волновала греков, чем проблема начал мира. То ли им было не до нее, то ли они не видели здесь проблемы. Все греческие философы разделяли убеждение, что душа – причина движения, и толковали душу чаще всего по образу тела. Например Гераклит – как состояние огня, Эмпедокл – как смесь корней, Демокрит – как целое атомов. У Платона душа отличается от тела по составу, но не отличается категориально, т.е. опять же есть целое своих частей. В качестве исключения можно вспомнить разве что пифагорейцев, которые толковали душу как гармонию и число.

1                      

Слово «категория» греческое и введено в философию Аристотелем. Оно обозначает предельно общие понятия (а также соответствующие им предельно общие роды сущего) и имеет отношение не только к философии. В каждой науке есть свои собственные категории (например в физике – «масса» и «сила»), в которых мыслят и в которых выражают свои мысли ученые. Философские категории отличаются от научных еще большей общностью. Общее философских категорий лишь бессодержательное словечко «нечто». Все что угодно можно назвать нечто, и тем не менее не сказать этим ровным счетом ничего. Другое дело, если мы назовем нечто целым или частью, качеством или количеством, возможностью или действительностью. Выделенные курсивом слова суть философские категории, которые предельно общи, но содержательны и многое говорят о том, к чему их применяют.

2                      

Что такое душа?

Аристотель как никто другой понимал важность вопроса о категориальной принадлежности души. Прежде всего, говорил он, мы должны определить, к какой категории относится душа. Есть ли она материя или форма, качество или количество, сущее в возможности или сущее в действительности? И здесь Аристотель схватывает самую суть: главная трудность в вопросе о душе – определить ее категориальную принадлежность.

3                      

В конце концов Аристотель дает такое решение проблемы: душа есть форма и энтелехия живого тела. Эти определения не отличаются прозрачностью и потому нуждаются в разъяснениях.

4                      

Проще всего понять первое определение: душа – форма живого тела. С формой мы уже знакомы из «Метафизики» и потому готовы к уяснению того, что это определение означает: душа – сущность живого тела и причина его бытия. Без души тело лишается жизни, но и сама она без тела не существует. Однако сути самой души это определение не задевает: оно касается не столько ее самой, сколько ее отношения к телу.

5                      

Второе определение куда богаче по содержанию, но и куда труднее для понимания. Со словом «энтелехия» мы еще не встречались, и не случайно переводчики оставляют его без перевода. Ибо очень трудно подобрать русское слово, которое передавало бы смысл Аристотелевой «энтелехии».

6                      

К уяснению смысла «энтелехии» ведут приводимые Аристотелем примеры: энтелехия глаза – зрение (или видение), энтелехия топора – раскалывание. Более того, Аристотель прямо уподобляет душу зрению: «Если бы глаз был живым существом, то душой его было бы зрение». И далее: «…Как раскалывание и видение суть энтелехия, так и бодрствование; а душа есть такая энтелехия, как зрение и сила орудия…» (О душе, кн. 2, гл. 1).[1]

7                      

Разумеется, душа не есть зрение и тем более не есть раскалывание. Однако в этих уподоблениях Аристотель схватывает главное – категориальную принадлежность души. Душа относится к телу ровно так же, как зрение – к глазу, а раскалывание – к топору. Душа, зрение и раскалывание суть одна и та же категория, как бы ни отличались они между собой во всем остальном.

8                      

Увидеть в душе нечто похожее на зрение и раскалывание мешает повседневная речь. Мы говорим «душа болит», и тогда душа куда ближе к глазу и топору, чем к зрению и раскалыванию. Ибо разве может болеть зрение? Разве не глазу подобает «боление»? Мы говорим также «не лезь в душу» или «у меня в душе все кипит», и тогда душа куда ближе даже не к глазу или топору, а к сфере, куда можно «пролезть» и где «кипят» всякие там страсти и прочее. Иными словами, можно понять то, почему категориальное определение души по Аристотелю не прижилось, да и вообще осталось непонятым. Тем более что и сам Аристотель не проявил должной последовательности и постоянно изменял своему же собственному определению.

9                      

Но каким словом мы должны назвать категорию, к которой относятся душа, зрение и раскалывание? А также слушание и осязание, сидение и хождение, чтение и писание? Следуя некоторым высказываниям Аристотеля, все перечисленное можно было бы назвать «деятельностью», но лучше – способом бытия. «Способ бытия» – вот имя категории, к которой относится душа вместе со зрением и раскалыванием. «Способ бытия» – вот русское словосочетание, которое передает смысл Аристотелевой «энтелехии». Ответ на вопрос «какой категории душа?»: душа – способ бытия, – и именно Аристотель первым дал этот ответ.

10                   

Словосочетание «способ бытия» можно сократить до слова «бытие», но только если понять бытие правильно. Правильное понимание предполагает четкое отделение бытия от сущего. Примеры сущего: камень, дом, кошка. Примеры бытия: падение (камня), горение (дома), выслеживание (кошкой мышки). Видно, что бытие передается всегда существительным, которое образовано от глагола: падать, гореть, выслеживать. Сущее тоже передается существительным, но от глагола не образованным.

11                   

Растительная душа

Определить категориальную принадлежность еще не значит решить проблему души. Если душа – способ бытия, то должна же она чем-то отличаться от других способов бытия. Ведь не каждый же способ бытия живого тела можно назвать душой. Где то «видовое отличие», что отличает душу от всех прочих способов бытия?

12                   

Аристотель учил, что душа есть форма и энтелехия живого тела. Душа поэтому неотделима от тела и есть причина его жизненности. И так как жизнь – это питание и рост, то душа есть способность питания. Точнее, способностью питания является не душа вообще, а лишь одна из ее «частей» – растительная душа. Растительная душа есть у каждого живого существа, которое питается и растет. И так как растения тоже питаются и растут, то и они обладают душой.

13                   

Сразу видно, что определяя растительную душу как способность питания (а не как само питание), Аристотель изменяет своему же собственному категориальному определению души. Способность близка к способу бытия, но все же не есть способ бытия. Способность есть лишь возможность способа бытия, или способ бытия «в возможности». Кроме того, Аристотель непривычно расширяет понятие души, так что одушевленными оказываются в том числе растения. И хотя он говорит не о душе вообще, а лишь о ее растительной «части», что-то такому расширению явным образом противится.

14                   

Категориальная непоследовательность Аристотеля временами почти нетерпима. Например там, где он говорит о «частях» души (что сразу превращает ее в целое), или там, где он называет душу «началом» своих способностей (что сразу превращает ее в вещь или носитель способностей). Ясно, что целое и вещь куда дальше от способа бытия, чем способность. Целое и вещь ближе к категории «сущее», а сущее и бытие (способ бытия) – «две вещи несовместные».

15                   

Животная душа

Все живые существа обладают душой растительной, но животные – еще и животной. Животная душа – это способность ощущения, а ощущение – это восприятие формы вещи без материи. Подобно тому как воск принимает отпечаток перстня без железа или золота. Ясно, что в данном случае речь идет о пространственной форме вещи, ибо форма как сущность ощущению недоступна.

16                   

Вместе со способностью ощущения у животных появляется и способность желания. Ибо тот, кто способен ощущать, способен испытывать удовольствие от приятного, а значит и желать, так как желание есть стремление к приятному. Следовательно, животная душа имеет по меньшей мере две части – способность ощущения и способность желания. Но на самом деле частей куда больше, так как способность ощущения не едина. Она распадается на столько способностей, сколько имеется органов чувств: способность зрения, слушания, обоняния, вкуса, осязания. Кроме того, частью животной души является способность воображения, а также всевозможные страсти: гнев, отвага, скорбь, радость и т.д.

17                   

Множественность «частей» души вызывает у Аристотеля некоторое смущение: «И здесь сразу возникает затруднение: в каком смысле следует говорить о частях души и сколько их. Ведь с какой-то стороны кажется, что имеется бесчисленное множество их…». В конце концов он так преодолевает эту трудность: «…Определение души одно в том же смысле, в каком одно определение геометрической фигуры. Ведь ни в последнем случае нет фигуры помимо треугольника и производных от него фигур, ни в первом случае душа не существует помимо перечисленных способностей души. Однако, так же как для фигур возможно общее определение… точно так же обстоит дело и с упомянутыми душами» (О душе, кн. 2, гл. 3).[2] Из этих слов следует, что каждая из перечисленных выше способностей есть животная душа, подобно тому как треугольник, квадрат и т.д. есть геометрическая фигура.

18                   

Благодаря животной душе животные способны двигаться. Сама душа остается при этом неподвижной и движет телом так, как движет предмет желания. Животное воображает предмет желания и стремится к нему ради удовольствия.

19                   

Ум

В отличие от души ум не есть форма тела. Ум – это способность мышления, а такая способность не может быть связана с телом так, как связана с телом душа. Ибо ум способен мыслить и познавать все что угодно и значит ни с чем не смешан и не соединен.

20                   

Ум есть «форма форм», или место, где находятся формы в возможности. Формы (сущности) уже содержатся в уме до всякого познания, и поэтому задача познания в том, чтобы они стали сущим в действительности. Это можно понять так, что в познании формы как бы проявляются в уме, подобно тому как фотоизображения проявляются на фотобумаге. И это означает, что по сути Аристотель повторяет Платона: познание – припоминание идей, – но как бы переводит это учение на свой собственный философский язык. Однако если у Платона предсуществование идей в душе получает хоть какое-то объяснение (в учении о предсуществовании душ на небе), то у Аристотеля предсуществование форм в уме остается полной загадкой: откуда в душе формы?

21                   

Впрочем, загадки никакой нет: поскольку формы находятся в уме в возможности, то они в нем вовсе и не находятся, а лишь могут находиться. Иными словами, Аристотель становится жертвой коварной двусмысленности своего же собственного выражения «сущее в возможности». На словах речь идет о существующем, но на деле – о том, что лишь может существовать. Но если «лишь может», то значит «не существует», и тогда вопрос «откуда в душе формы?« отпадает сам собой.

22                   

В итоге, формы Аристотеля существуют трояким образом: в Боге – в действительности и без материи, в вещах – в действительности и с материей, в уме – в возможности и без материи.

23                   

* * *

Учение Аристотеля о душе заслуживает высокой оценки. Стагирит первым определил душу как способ бытия живого существа и этим надолго опередил время. Правда, он не смог удержаться в рамках своего определения и в частных исследованиях души толковал ее скорее как способность. Однако даже в таком толковании душа куда ближе к способу бытия, чем когда мы толкуем ее как целое.

24                   

Вместе с тем Аристотелю не удалось найти «видовое отличие» души. Способность питания не годится на роль такого отличия, ибо трудно признать все питающееся одушевленным. Ближе к душе способность ощущения, но и она до души все же не дотягивает. Неужели все ощущающее тем самым и одушевлено? Неужели способность воспринимать форму вещи без материи отличает одушевленное от неодушевленного? Что-то такому отождествлению явно противится, хотя и трудно сказать «что». Ясно лишь одно: душа есть нечто большее, чем способность ощущения. Но что?

25